Мы не будем касаться Сурикова с его специфической проблематикой исторического живописца, а также творчества художников-пейзажистов; хотя и здесь можно отметить черты, сближающие их с общим процессом развития живописи на
рубеже 80—90-х годов.
Все названные мастера по своим конкретным творческим устремлениям очень разнятся друг от друга, у каждого из них свои собственные замыслы и свои собственные творческие решения. Достаточно сопоставить два таких имени, как Репин и Ге. Но как бы ни были существенны эти различия, в искусстве крупных мастеров отчетливо выявляются общие тенденции, общие закономерности идейно-художественной эволюции. Именно они, эти крупнейшие живописцы, определили совершающиеся в русском искусстве сдвиги, в то время как ряд художников, в свое время ведущих, остался на уровне творческой проблематики 70-х годов, и в их произведениях все чаще проглядывало стремление чисто внешне примкнуть к новому стилистическому движению.
Ф. М. Достоевский в «Братьях Карамазовых» устами Ивана Карамазова говорит: «Ведь русские мальчики как до сих пор орудуют? .. О чем они будут рассуждать, пока поймали минутку?.. О мировых вопросах, не иначе: есть ли бог, есть ли бессмертие? А которые в бога не веруют, ну те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, все те же вопросы, только с другого конца».
По справедливому замечанию одного из исследователей Достоевского, эти «вековечные вопросы» «русских мальчиков» о смысле жизни, о правде, братстве и справедливости пришли в русскую идеологическую жизнь XIX века отнюдь не от евангелия, но от утопического социализма3. И в действительности нередко оказывалось так, что рассуждение о боге у иных мыслителей оборачивалось мучительными раздумьями «о переделке всего человечества по новому штату».
Именно это позволило И. Н. Крамскому повторить мысль П. М. Третьякова и сказать о Ф. М. Достоевском — он «был нашею общественною совестью» 4, в какие бы дебри церковности ни заходил писатель. В Толстом при всем его реакционном утопизме справедливо видели непримиримого обличителя социальных пороков общественного и государственного строя России, видели его мучительные поиски «смысла жизни», тревогу о простом человеке, заботу о духовном совершенстве и нравственной чистоте личности. В. Г. Короленко на вопрос двух его корреспондентов о Л. Н. Толстом очень точно заметил — это не религия, «он тщательно скрывает атеистические мысли в религиозной овечьей шкуре» .
Во всей передовой русской культуре самым резким образом стояли реальные и злободневные вопросы жизни, поиски ее смысла, в какие бы одеяния они ни облекались, какие бы порой противоречивые формы ни принимали.
|