|
Гаршин вообще фигура весьма типичная для перелома 80-х годов. Б его творчестве и в его личности очень рельефно проступают новые идейные мотивы, симптоматичные для этого времени.
Кризис народнической программы на рубеже десятилетия привел к тому, что на первый план выдвигаются мотивы общегуманистические, по своему реальному смыслу достаточно отвлеченные и наивные, но верно отражающие состояние умов в передовых кругах. Протест против несправедливости, насилия, «крови» становится еще резче и болезненней, чем прежде, но, не поддержанный практической программой, он невольно приобретает утопические черты «всечеловечности».
Именно такое настроение побудило В. М. Гаршина написать письмо М. Т. Лорис-Меликову о помиловании Млодецкого, покушавшегося на этого сановника в 1880 году. В этом письме говорится: «.. .Не виселицами и не каторгами, не кинжалами, револьверами и динамитом изменяются идеи, ложные и истинные, но примерами нравственного самоотречения».— «В Вашей власти... не убить человеческую жизнь» 17. Характерно, что тогда же в 1880 году Гаршин едет к Толстому в Ясную Поляну. Сближение с Толстым при таких взглядах было естественно. И характерно, что через год сам Толстой обращается к Александру III с подобным же призывом по поводу первомартовцев: «.. .воздайте добром за зло... Убивая, уничтожая их, нельзя бороться с ними. .. Есть только один идеал... прощения и воздания добра За зло».
Такие обращения, строго говоря, объективно были своеобразными свидетельствами капитуляции перед лицом наступающей реакции. В. В. Берви-Флеровский очень точно почувствовал это. В 80-х годах «распространялись литографированные и печатные листки Салтыкова и Толстого,— писал он в своих воспоминаниях.— Но сказки Салтыкова напоминали, что мы еще не вылезли из периода сказки и не могли воскресить упавшего духа, и этот орел русской прессы погибал от злобы и тоски ввиду того, что совершалось, и, наконец, умер... а Толстой с его учением о непротивлении злу немало способствовал усыплению общества и поощрению его малодушия...».
Надо сказать, что Берви ошибался лишь в том, что приписывал причину «усыпления общества» проповеди Толстого. Ведь сама идея непротивления была не причиной, но следствием той утраты цели, в результате смены «дела» «мыслью», о которых говорилось выше.
К тому же, настроение времени не ограничивалось только «любовью» и «непротивлением». Существеннее для понимания искусства той поры была вторая сторона духовной ситуации, сложившейся в 80-е годы. И как раз в литературе и искусстве эта сторона оказалась особенно значительной. Тоска, ужас, скорбь за человечество, чувство трагической безысходности существования выливалось в страстный протест, в тревожные угрызения совести. Не сон обуял лучших представителей общества, но скорее мучительная бессонница, когда человек, как герой гаршинского «Красного цветка», чувствует себя ответственным за все зло мира.
|
